Новичок в Антарктиде - Страница 102

102

Из фауны, кроме тюленей, пингвинов, а также поморников, о которых и говорить-то не хочется, на Молодёжной имеются две собаки: Механик, единоутробный брат и непримиримый враг Волосана из Мирного, и Нептун, щенок, которого в середине декабря привезла из Ленинграда в Молодёжную Александра Михайловна Лысенко. Механик стар, мудр и высокомерен. Чувствует он себя временами неважно, стариковские кости ломит к непогоде, и все свободное время ветеран проводит в кают-компании, в бильярдной. «Обь» Механик не встречал — подумаешь, невидаль какая, корабль пришёл — но все же послал на берег своего представителя Нептуна. Этот вёл себя как подобает избалованному щенку: прыгал по берегу, прогонял зевак-пингвинов и воровал у водителей варежки — развлечение, которому Нептун уделяет большую часть своего досуга. Михайловна всплеснула руками, когда увидела, как вырос её крестник, но тот её облаял — неблагодарность, вызвавшая серьёзные сомнения в моральном облике Нептуна.

Что же касается флоры, то она представлена в Молодёжной отнюдь не мхами и лишайниками, которых здесь немногим больше, чем на Луне, а… помидорами, огурцами и редиской! Я просто ахнул от удивления и восторга, когда увидел в доме начальника станции цветущую оранжерею.

Но сначала о начальнике Молодёжной.

Я уже рассказывал о четырех полярниках из шестёрки, которая эвакуировалась со станции Лазарев на повреждённом самолёте Ляхова: о Гербовиче, Евграфове, Семочкине и Артемьеве. И вот я познакомился с бывшим радистом и пятым членом той славной шестёрки — Иваном Михайловичем Титовским. Он принадлежит к тому поколению советских полярников, которое сегодня уже можно назвать старшим: Ивану Михайловичу пятьдесят пять лет. Невысокого роста и совсем не богатырского сложения, он внешне мало напоминает традиционный образ полярника, а между тем прошёл «огонь, и воду, и медные трубы»: обживал высокие широты в тридцатые годы, провёл войну на прифронтовом Диксоне и острове Белом, дважды дрейфовал на станциях Северный полюс и трижды зимовал в Антарктиде.

В период разгрузки «Оби» Титовский не знал ни сна, ни отдыха, и беседовать с ним удавалось лишь во время поездок на вездеходе и пеших переходов от одного объекта к другому. А жаль — Иван Михайлович, как и все бывалые полярники, хороший рассказчик.

— Вам повезло с погодой, — говорил он, — дует у нас по-страшному, стоковые ветры скучать не дают. В сильные пурги прогулки по нашей территории противопоказаны. В Двенадцатую экспедицию, когда в ужин началась внезапная пурга, я запретил выход из кают-компании, а зимовавший на Молодёжной американец Макнамара, здоровяк такой, заупрямился: «Как нельзя? Нет, я пошёл! Я сам себе начальник!» А его домик в четырехстах метрах. Хорошо ещё, что я на всякий случай послал с ним двух ребят! Долго блуждал Макнамара в поисках своего домика, выбился из сил, но не нашёл и ночевал со своими провожатыми на дизельной электростанции. С той поры, правда, в пургу гулять зарёкся… Вот кто ориентируется в любую метель — так это ненцы. В 1943 году я перебирался на оленьей упряжке через пролив Малыгина на остров Белый. Шло пять нарт с вещами и приборами. Я ехал с мальчишкой, ненцем лет двенадцати, и когда началась пурга, то мы отстали и заблудились. Ну, думаю, дело плохо, ведь опора у меня — пацан с табуретку ростом! Но оказалось, что пацан мой из молодых, да ранний: стреножил оленей, перевернул нарты и пригласил меня туда — пересиживать пургу. Через несколько часов нас разыскал его отец, хотя нарты запорошило и заровняло — по рогам лежащих оленей нашёл. У ненца на руке был компас. Я спросил: «Помогает?» Ненец кивнул, покопался в снегу, посмотрел на небо и уверенно сказал: «Туда!» И перевёл в нужном направлении стрелку испорченного компаса. Он у него, оказывается, был украшением, вроде часов. Поехали вперёд, пуржило, однако ненец отлично ориентировался: копал заструги, по их направлению и слоям вспоминал, откуда и когда дул ветер, и определял страны света.

Иван Михайлович любит Молодёжную, второй раз зимует он здесь начальником.

— Скоро в наших домах будет вода, — с немалой гордостью сообщил он.

— Пресной воды у нас больше, чем на Новолазаревской, рядом — два озера глубиной до тридцати метров, запас огромный. Такого обилия пресной воды в Антарктиде не имеет никто! Японцы на станции Сева вынуждены даже воду опреснять, у них жёсткая норма — шесть литров на человека в день. В Двенадцатую экспедицию они на санно-гусеничном поезде пришли к нам в гости и были совершенно потрясены, когда мы сводили их в баню. Экскурсоводом был Макнамара, он бегал по бане и гремел: «Лейте, не жалейте, у Титовского воды много!» На японцев Молодёжная произвела громадное впечатление, от станции они были в восторге. Правда, на обратном пути им досталось крепко. Неожиданно связь с их поездом прекратилась. Мы подготовили вездеходы, собирались было выйти их искать, как в последний момент Молодёжную вызвала Сева: «Все мы живы, если хотите убедиться, каждый из нас может выступить перед микрофоном!» Оказывается, головная машина их поезда попала в трещину на припае, провалилась с санями и радиостанцией, но люди успели спастись…

Мне вспомнился рассказ Гербовича о посещении Севы советскими полярниками. Тогда тоже было весело при встрече и довольно грустно — по возвращении. «Нас угостили ломтиками колбасы с воткнутыми палочками, — с улыбкой рассказывал Гербович, — и один из нас, С., стеснялся есть: а вдруг по палочкам считают, кто сколько съел? А после обеда я попытался прокатиться на японском вездеходе и сел за руль. Увы, машина оказалась рассчитанной на людей небольшого роста, я едва ли не вывихнул шею и вынужден был отказаться от дальнейших попыток… Расстались мы друзьями. Покинув японскую станцию, наш самолёт попал в пургу и врезался в ледяной купол — к счастью, так удачно, что лишь помял хвост».

102