Новичок в Антарктиде - Страница 67

— Зуб? — жизнерадостно спросил Юл.

— А-а-а, — подтвердил Сева.

— Отлично! — весело воскликнул Юл, вытаскивая откуда-то из-под стола гаечный ключ. — С утра я очень люблю вырвать зуб-другой!

Приёмную главного врача украшает каннибальское ожерелье — четыре насаженных на нитку зуба товарищей по экспедиции. Но прибавить новую драгоценную бусинку Юлу не удалось: Сева сначала получил гарантии, что зуб, который дорог ему «как память о скушанной пище», останется на месте, а потом приступил к уникальному в его положении занятию — начал ремонтировать для самого себя бормашину.

В медпункте людно, врачи проводят профилактическое обследование личного состава экспедиции, и по утверждённому графику сюда один за другим приходят миряне. Здесь их простукивают, взвешивают и измеряют толщину жировой прослойки при помощи прибора, прозванного «саломером». Каждый пришедший считает своим долгом дать добрый совет Сахарову.

— Зря, Сева, время тратишь, затолкай лучше в пасть электродрель.

— Сева, принести зубило? Не стесняйся, я сбегаю, мы люди свои.

Кто-то вспоминает, что несколько лет назад в этом самом медпункте произошло удивительное происшествие. Оба врача из-за чего-то повздорили и перестали друг с другом разговаривать. Случилось, что у одного из них в этот период свирепо разболелся зуб. Но не идти же на поклон к коллеге! И страдалец мужественно рванул из своей челюсти зуб — соседний, здоровый… Это не анекдот, а подлинный случай, и фамилию не в меру гордого эскулапа я не называю лишь потому, что он и так наказан.

Громовой хохот потряс медпункт: это Сева жалобно промычал, что бормашина отремонтирована. На шум из своей комнаты в одном бельё высунулся заспанный Рустам.

— Трудовому народу спать не даёте, бездельники!

И снова хохот: настолько экстравагантно выглядел наголо остриженный чернобородый Рустам.

— Как дела на каторге?

— Где твои кандалы? В постели забыл?

— Граждане, бежал из острога преступник по прозвищу «Бубновый валет»! Особые приметы: носит голубое шёлковое бельё и за обедом съедает три антрекота!

Кое-как отбившись, Рустам оделся и сел пить кофе. У него было превосходное настроение: ночью вместо положенных по инструкции шестисот килограммов он засунул в самолёт все семьсот.

— Комар носа не подточит! — похвастался он. — Дима, второй пилот, на полминуты отошёл, а мы раз, два — взяли! И стоим покуриваем: «Все? — Все! — От винтов!»

Рустам страшно доволен, а я с трудом сдерживаю улыбку: посмотрели бы друзья-микробиологи на своего старшего научного сотрудника, молодого и перспективного учёного Ташпулатова, который весь светится от счастья, потому что ему удалось затолкать в самолёт сверх нормы два ящика консервов!

Из зубного кабинета, умиротворённый, вышел Сева Сахаров, а за ним Юл.

— Отвертелся-таки, — ворчал Юл. — Ты, Сева, эгоист, не хочешь понять, как украсил бы твой зуб моё ожерелье.

— Юл, взгляни, рука болит, — пожаловался Рустам. — Потянул, наверно.

— Почему я должен смотреть на твою руку? — удивился Юл. — В жизни не испытывал ни к чему такого равнодушия, как к твоей руке. Кругом айсберги, льды и разные достопримечательности, которых я, кстати говоря, ещё не снимал, а ты призываешь смотреть на твою здоровенную и, прошу заметить, волосатую клешню. Ладно, вылечим. Миша, где наша пила?

— Пойдём подальше от этих живодёров, пока они не успели ничего оттяпать, — предложил Рустам.

И мы отправились на окраину Мирного, к столбу с волнующей надписью: «Южный полярный круг». По дороге Юл предложил снимать фильм не дилетантски, а по сценарию, который тут же был разработан. Мы с Рустамом, изнемогающие от усталости путешественники, из последних сил ползли к столбу, а Юл запускал в нас очереди из своего киноаппарата. Добравшись до столба, мы встали, шатаясь, и со слабыми, но гордыми улыбками победителей торжествующе смотрели куда-то вдаль. Потом к столбу полз Юл, и мы снимали его. Потом Рустам уложил меня на волокушу и тащил, изображая смертельную усталость. Короче говоря, фильм получился очень даже впечатляющий, и он мог бы стать украшением телевизионного «Клуба кинопутешествий», если бы Юл не потерял отснятую плёнку.

Возвращаясь домой, мы встретили Севу. Весело посвистывая, он шёл в кают-компанию обедать.

— Где были? — поинтересовался Сева.

Мы рассказали.

— И туда, — Сева показал рукой на снежное поле за нашим столбом, — тоже заходили?

— Ну да, — подтвердил Юл. — А что?

У Севы округлились глаза.

— А чистое бельё перед прогулкой не надели?

— Какое бельё? — встревожились мы.

— Давно таких везучих людей не видел, — вздохнул Сева. — Знаете, где вы дурака валяли? В зоне трещин.

— В какой зоне? — переспросили мы осипшими голосами.

— Трещин, — повторил Сева. — Есть там, знаете ли, такие очаровательные отверстия, прикрытые снежными мостиками. Ступишь на мостик — и летишь минуту-другую, насвистывая песни и марши.

— Н-да, — пробормотал Юл.

— Н-да, — эхом откликнулись мы с Рустамом.

— Чего я с вами разболтался? — спохватился Сева. — Сегодня на обед жареные куры. С приветом!

Месяца два спустя, уже на «Оби», я рассказал про этот случай гидрологу Вениамину Александровичу Совершаеву. С зоной, по которой мы прогуливались, он был хорошо знаком — специально обследовал её по указанию начальника Четырнадцатой экспедиции Д. Максутова. Оказывается, нам здорово повезло, что в это лето в Мирном не было интенсивного таяния, а то снежные мостики могли бы не выдержать тяжести беззаботных гуляк. Ширина трещин в этой зоне четыре-пять метров, а глубина «до конца географии».