Новичок в Антарктиде - Страница 52

Поезд приближался, мы уже явственно слышали рёв тягачей. Весь коллектив Востока вышел на окраину станции.

Я пишу эти строки — и по телу бегут мурашки: вспоминаю, каким непривычно-лихорадочным волнением все мы были охвачены. Среди нас не было сентиментальных людей, полярники — народ ироничный, но даже Василий Семёнович Сидоров и тот не мог в эти минуты произнести ни единого слова. Ведь то, что сделали эти люди, то, что они перенесли за время похода, даже в глазах самых бывалых полярников — подлинный героизм. Не сенсационный, единственный в своём роде героизм одиночки, а обыкновенный, который не отражает телевидение, которому далеко не всегда уделяют две-три строчки газеты и за который не награждают — почти никто из походников не имеет ордена. Только несколько десятков, ну сто, двести человек знают, кто они такие — папа Зимин и его ребята.

Мы палили из ракет, видели, как из люков высовываются и неистово машут руками водители, а когда тягачи остановились и восточники бросились обнимать своих дорогих гостей, нервы у многих не выдержали. Василий Сидоров вручил Зимину хлеб-соль, и оба не стыдились своих слез. Мокрыми были лица у водителей, у встречающих, мокрыми от настоящих мужских слез — слез гордости и счастья.

Заросшие, в разорванных и замасленных куртках, донельзя худые, безмерно уставшие и безмерно счастливые походники! Помните встречу на Востоке 17 января 1970 года? Полтора месяца вы шли по Антарктиде. Вы знали, что вся экспедиция следит за каждым вашим шагом. «Поезд Зимина находится…» — с этой сводки начальник экспедиции Владислав Иосифович Гербович начинал ежедневное диспетчерское совещание. «Поезд Зимина в пятистах… в двухстах… в сорока километрах от Востока…» Вы были не одиноки, рядом с вами, связанные невидимой эфирной нитью, находились все полярники Антарктиды — от станции Беллинсгаузена до Мирного.

И вот вы пришли, чтобы дать Востоку тепло и жизнь ещё на один год. Вы отдали походу все силы, но мгновения встречи искупили долгие недели дороги, труднее которой на сегодняшний день на нашей планете нет.

Разорванный на куски и посыпанный солью хлеб был тут же съеден, дорогих гостей повели в кают-компанию, и, как вы думаете, что происходило потом? Долгие разговоры, торжественный обед? И мыслей таких ни у кого не было. Баня, только баня! Уже через считанные минуты после встречи радист Пётр Иванович Матюхов и механик-водитель Андрей Селезнев, успевшие раздеться первыми, ворвались в нашу крохотную баньку.

— Сдирайте кожу в темпе! — с нетерпением взывали остальные, предвкушая сказочное удовольствие.

Дима Марцинюк открыл салон «Стрижка скоростным методом».

— Парле ву франсе? — вежливо спрашивал сидящий в одном белье клиент.

— А-ля Жерар Филип!

— Парлеву, парлеву… — ворчал Дима, с пугающей быстротой орудуя машинкой. — Будешь а-ля троглодит!

По намеченному Сидоровым плану походники должны были отдохнуть, а потом принять участие в банкете, даваемом в их честь коллективом станции. Однако среди хозяев и гостей оказалось много старых друзей, пошли воспоминания, обмен тысячью новостей — какой там может быть отдых!

В центре внимания походников оказался Тимофеич, к которому походники относились с особенной любовью — сознавали, что во многом обязаны ему жизнью. В самых общих словах я слышал об этой истории и, когда в ожидании обеда мы уселись за стол, попросил Евгения Александровича Зимина рассказать о ней подробнее.

— А что? История поучительная, — согласился Зимин. — Здесь находятся несколько участников того похода, если что-нибудь забуду — добавят. Расскажем, ребятки?

— Начинай, папа, — кивнул механик-водитель Виктор Сахаров. — Выручим!

— Как вы знаете, — начал Зимин, — уходить в поход на Восток нужно в первых числах декабря, чтобы возвратиться в Мирный до мартовских морозов. Хочешь жить — уважай Антарктиду, путешествуй по ней полярным летом. Мои ребятки любят жизнь не меньше всех других и законы антарктические уважают, но обстоятельства сложились так, что год назад мы вышли из Мирного лишь 19 января. Понимали, что на обратном пути хлебнём горя по уши, но разве кто-нибудь отказывался от похода, праздновал труса?

— Никто не отказывался, папа, — подтвердил механик-водитель Александр Ненахов. — Никто не праздновал.

— До Востока дошли нормально, к концу февраля, — продолжил Зимин. — Отдохнули немножко, оставили на станции французских гляциологов и отправились домой, в Мирный. И как раз началась такая тропическая жара, что хоть рубашку снимай и загорай: шестьдесят градусов ниже нуля… Тимофеич, приступим к обеду — первый тост за тебя! Выручил ты нас, подарил десять бочек отличного топлива, от своих дизелей оторвал, щедрая душа. Наше топливо оказалось никудышным — слишком быстро густело, не годилось оно для работы в мартовские морозы. Да, поздновато двинулись мы в обратный путь…

И вот что происходило на обратном пути.

Через несколько суток морозы достигли минус семьдесят два градуса. Такая температура для Востока вообще нормальная, вроде 36,6 для человека. Но в эти дни инструкцией запрещено работать на свежем воздухе более пятнадцати-двадцати минут подряд.

Походники же работали, не считая часов, почти круглые сутки! И не в тёплых кабинах, а именно на свежем воздухе: только на разогрев моторов иной раз уходило по двенадцать часов. Я так и не смог подобрать сравнение к этой работе. Убеждён, что это не преувеличение: никогда и нигде природа так не испытывала человека на прочность.